Золото мертвых - Страница 13

Ворота усадьбы наконец распахнулись, и кавалькада охотников вынеслась наружу.

— Тут рядом, — держась стремя в стремя со Зверевым, крикнул Друцкий. — До Золотого холма всего верст пять. Враз домчимся.

— А отчего Золотой? Прииск там, что ли?

— Нет. Просто в ясный день, когда хлеба колосятся, с озера такой вид на него — ну ровно купол церковный. Посему иногда его и Святым прозывают, а иногда Лысым. Деревья на нем отчего-то никогда не росли.

По дороге охотники миновали низину за усадьбой, поднялись на взгорок. Здесь стараниями зимних ветров снега было меньше, чем по колено, и всадники развернулись в широкую цепь, легко мчась на рысях. Барон Ральф начал вырываться вперед, кто-то из боярских детей возмутился такой наглости и перешел в галоп. Датский гость тоже отпустил поводья, опять оторвался. В скачку стали втягиваться и другие бояре. Даже Зверев не удержался и дал гнедому шпоры — но княжич хлопнул его по колену, кивнул в сторону, и они отвернули от прочей группы к крутой горе, на которой из-под снега тут и там выпирали седые от изморози валуны. В общем, лучшее место, чтобы переломать ноги лошадям. Однако Друцкий, пустив скакуна шагом, решительно двинулся вверх по склону, и Андрей волей-неволей отправился следом.

Минут за десять они в сопровождении трех бояр поднялись на вершину — и впереди открылся обширный, версты на три, пологий спуск, переходящий в испещренное проталинами поле, которое вполне могло оказаться замерзшим озером. Где-то посередине между вершиной и полем начинались ивовые заросли высотой примерно в полтора человеческих роста — аккурат со всадника. Заросли спускались почти на версту и расходились версты на три в стороны, плавно переходя с одного края в березняк, а с другого — в густую дубраву. От копыт скакунов до кустарника земля уже успела оттаять и лежала голая, покрытая жухлой листвой.

— Глянь, друже, — натянул поводья Федор Друцкий. — Тут уже весна.

— Это верно, — согласился Зверев. — Боюсь только, если кто в нее поверит, первой же ночью вымерзнет. Ну, и где тут хваленые жирные зайцы?

— В лесах снег еще высокий, а в кустах уже сошел. Опять же — кора. Где еще, как не внизу?

Охотники пустили коней шагом, приглядываясь к ивняку. Когда до зарослей оставалось саженей десять, у одного из косых не выдержали нервы — белый комок метнулся с края поля в низкую поросль, стремительно заскакал меж голых прутьев. Зимний мех, спасавший зверька зимой, теперь, на темных проталинах, стал его предателем.

— Ату!

Все пятеро всадников повернули следом, но Андрей оказался самым быстрым. Он промчался через молодой ивовый куст, пригнувшись, проскочил под суком высокого дерева, перемахнул какой-то сугроб, еще один. Заяц, как ни старался, а умчаться от резвого жеребца не мог. Вот до него осталось пять саженей. Три…

Зверев наклонился вперед, занося руку для удара, и… Конь вдруг ухнулся куда-то вниз, резко остановился. Андрей полетел из седла и только чудом удержался — не благодаря ловкости, а запутавшись в стременах. Гнедой, возмущенно фыркая, резкими скачками начал выбираться из низины, полной снега почти ему по брюхо, — наст, выдержавший зайца, под тяжестью всадника, естественно, провалился.

— Ты цел, княже?! — Федор Друцкий осадил скакуна саженях в сорока.

— И заяц тоже! — возмущенно ответил Андрей. — Кто клялся, что снег на горе сошел, японская сила?!

— Почти везде сошел, княже, — со смехом ответил Федор Юрьевич. — Ладно, повезло косому. Тут еще найдется. Больно резво ты пошел. Я бы упредил, что ямина тут старая.

— Заяц! — Двое бояр отвернули влево, кони их, срываясь с места в карьер, сделали несколько прыжков.

— Скорее, княже! — заторопил Друцкий. — Нагоним!

Но к тому времени, когда гнедой, фыркая, выбрался наконец в ивовую поросль, охотники, грустные, уже возвращались.

— Ушел, бестия! Как сквозь землю провалился!

И тут у них прямо из-под копыт порскнул в сторону белый комок.

— Стой! — Бояре помчались следом.

Андрей рванулся наперехват. Ушастый зверек нырнул под корни довольно высокого кустарника. Зверев пустил коня левее и по ту сторону едва не столкнулся лоб в лоб с детьми боярскими, насилу разминулись. Однако заяц исчез, только его и видели. Один из бояр не поленился спешиться, пошарил под кустами:

— Нету! И куда только делся, нечистая сила.

— Не, с соколами проще, — подъехал Друцкий. — Сокол сам дичь достанет, только спусти. А тут я и коня поворотить не успеваю, как вы уже умчались. За ловчими, что ли, послать?

Они начали выбираться из растущего выше стремени кустарника в поле, как вдруг краем глаза Андрей заметил внизу какое-то движение. Едва не разодрав губы коня, он рванул правый повод, повернул за косым, дал шпоры. Тот успел оторваться всего на десяток саженей и уйти далеко не мог, никак не мог — не будь он князь Сакульский!

— Ату, ату его, ушастого! — разворачивались позади него в погоню боярские дети.

— Давай, давай, родимый, — взмолился, уговаривая гнедого, Андрей. — Не дай сухим вернуться.

Скакун, тяжело дыша, мчался во весь опор, стаптывая молодые ветки и раздвигая грудью кусты.

— Давай, чуть-чуть осталось.

Косой, словно услышав предупреждение, резко повернул к старому высокому кусту, метнулся под корни.

— Шайтан! — Зверев, никуда не сворачивая, отпустил поводья и дал шпоры коню. Гнедой взметнулся, как стартующий «Миг», с шелестом проломился сквозь ветви, ударился передними копытами в снег — но под тонким настом оказалась земля, и скакун тут же прыгнул снова, уже через лежащее поперек пути деревце, помчался по низким кустам, меж которыми мелькала белая спина.