Золото мертвых - Страница 36

— Я тоже еще на что-нибудь сгожусь, Юрий Семенович, — вдруг подал голос седовласый кормчий. — Отпустишь верного старика? На месте буду, без меня отчаливать не придется.

— Ступай, — махнул рукой Андрей; — Отдохни. Авось, до нового похода сил наберешься. Будешь нужен — староста найдет.

— А я, княже? — неуверенно поинтересовался Тришка.

— Тебя, олуха, награждать не за что, — заметил князь. — Разве из жалости к бабе, что на тебя польстилась… Но смотри: хоть каплю хмельного выпьешь — шкуру с живого спущу.

— Вот те крест, Андрей Васильевич, — судорожно замахал сжатыми перстами холоп. — Ни капли! Ни в жизнь!

Наступила тишина. Зверев огляделся, позвал:

— Пахом, ты где?

— За навесом я, княже. Дранку для крыши лущу. Велишь на глаза выйти?

— А ты чего не отпрашиваешься, дядька?

— Я свое дело и здесь, за кустами, сделаю, княже. А ночевать у бабы оставаться — напрасную надежду в ней зарождать. Нехорошо это. Стыдно.

— А коли не напрасную? — возмутился Левший.

— Так я своей мысли не навязываю, — ответил Пахом. — Коли совесть дозволяет, ночуй.

— Небось, одного меня просто боишься оставить? — усмехнулся Андрей. — Так я уже не маленький, дядька.

— Большой, маленький — а как свенов с три десятка навалится, ничто не спасет.

— Откуда здесь, Пахом?

— А ворог завсегда, когда не ждут, появляется.

— Поэтому ждать нужно всегда, — повторил в очередной раз дядькино наставление Зверев. — Ты, кстати, с мальчишками бы по утрам позанимался. Хоть с Риусом. А то, случись что, они и сабли поднять не смогут.

— Займусь, княже. До сего все недосуг было. Дорога, постоялый двор, опять дорога. Печь, навес строили. Но с завтрего займусь.

— Хорошо… Знаешь, ты вот что, Пахом. Брось-ка ты дранку, выбери корыто поболее, да пойдем со мной. Полина, я у ручья буду. Коли понадоблюсь, пусть там кличут, отзовусь. Пахом, как выберешь, ступай по тропе. Я догоню. Извини, Полина. Мы быстро обернемся, не грусти.

Андрей забежал по трапу на ушкуй, вошел в носовую каюту, открыл свой сундук, нашел туесок с подарками Лютобора, достал из него две свечи из сала мертвецов, остальное же добро спрятал обратно, зарыв глубоко в шаровары, рубахи и поддоспешники. Потом опустил крышку, вышел на палубу и легко перепрыгнул через борт на причал.

— Зачем тебе на ручей, милый? — Жена очень постаралась, чтобы ее голос звучал как обычно.

Зверев чмокнул ее в щеку, подмигнул:

— Не к девкам, родная, не к девкам. Вечером докажу. — И побежал догонять холопа.

Пешими они выбрались к истоку ручья меньше чем за час. Пахом помог хозяину набрать полное корыто воды и отнести его в сторону от тропинки, на небольшую поляну. Андрей наломал сухих осиновых веток, добавил несколько сучков чуть крупнее, присел, высек огонь, запалил от мха тонкую бересту и подложил под составленные домиком ветки.

— Ступай, Пахом. Посмотри, где тут удобно вершу поставить. Хочу, чтобы своя рыба была, а не та, коей смерды со своего плеча одаривают.

— Нехорошее дело затеваешь, княже, ох, нехорошее, — перекрестился холоп, но послушался, мешать или подглядывать не стал.

Андрей подождал, пока шаги затихнут вдали, присел над корытом и произнес заклинание Стречи, заставляющее воду недвижимо замереть.

Вообще-то, Лютобор сказывал, что заклятие Велесова зеркала можно творить перед любой гладкой, хорошо отражающей поверхностью, но ученик колдуна предпочитал использовать старый, любимый волхвом способ.

Он поднял корыто с заснувшей водой вертикально, прислонил к двум растущим бок о бок березкам, достал из-за пазухи свечи, зажег от костерка, поставил перед зеркалом и заговорил, глядя в глубину воды:

— Мара, воительница, вечная правительница, твоя власть над живыми и мертвыми, над ушедшими и не рожденными. Забери из окна черного витязя не рожденного, освети путь живой, древний день-деньской… Покажи день, когда на Боровинкиной горе дубы первый раз появились!

Его отражение на водной глади рассеялось, и он видел пологий холм, поросший одуванчиками. И больше — никакой растительности. Ничего интересного. Пока…

Зверев присел, вглядываясь в нижнюю часть зеркала Велеса, в прошлое. Там словно закружилась земля: холм накатывался на него, то укрываясь снегом, то оттаивая, то снова покрываясь. Это повторилось несколько раз, как вдруг гора резко просела, став сильно ниже ростом, на ней появились люди и тут же сцепились в кровавой схватке.

Андрей вскочил, перевел взгляд в центр зеркала и попал как раз в самый напряженный момент: две рати выстроились друг против друга. Одна стояла спиной к Ладожскому озеру, под холмом. Это были русоволосые, коренастые мужи в длинных кольчугах и островерхих шлемах, с прямыми мечами. У некоторых за плечами развевались алые плащи. Больше всего они напоминали новгородскую судовую рать: доспехи вроде русские, но сражаются пешком, ни одного коня. Сотен пятнадцать, не больше.

Над русскими нависали на вершине холма воины со смуглыми лицами и узкими глазами. Вместо шлемов они использовали волчьи и медвежьи черепа, плечи укрывали звериными шкурами. Кожаные рубахи и штаны белели от множества костяных нашивок, краями налезающих друг на друга: самые настоящие куяки, только костяные. Щиты у всех были круглые, обшитые кожей с гладким темно-синим мехом. Позади воинов стоял их предводитель: только самый главный из воинов мог позволить себе золотой куяк вместо костяного, золотой волчий череп на макушку, золотые наручи и золотой наконечник на копье с несколькими играющими на ветру собольими хвостами. Рядом двое слуг держали на шестах оскаленные медвежьи головы. Причем головы белых медведей — похоже, воины были не местными. И совсем не дикарями: для изготовления подобных золотых украшений требовался довольно высокий уровень мастерства. Наверное, дикарями они наряжались для запугивания противника. Хотя… Костяные доспехи против кольчуг? Звериные масталыги против мечей? У пришельцев не было никаких шансов.